Репортаж российских военкоров о боестолкновениях под Алеппо
Удачным днем в нашей командировке считается день со стрельбой. Побегать под пулями выпадает редко.
Война замерла в большинстве разворошенных и разрушенных сирийских провинций. Непонятно, чего ожидать: то ли развязки, то ли очередной политической интриги.
Вокруг Алеппо носятся отделения, а то и взводы репортеров, документирующих каждый чих сирийского солдата. Чих этот, как правило, является эхом очередного авиаудара. «Сушки» вспарывают слоистые облака, бородатые джихадисты гибнут побатальонно, гордость целевой аудитории за наших парней возрастает в геометрической прогрессии.
Поля геополитики и сопряженной с ней конспирологии стабильно приносят урожай раз в неделю. В этих ваших интернетах только и разговоров, что о коварстве Саудитов, вероломстве и двуличии турок, просилках Израиля и влиянии Ирана на проамериканский ССАГПЗ и т.п.
«Сегодня войны нет!»
Я пишу и снимаю войну. Слава Дружинин снимает и монтирует войну. Саша Харьков нам эту войну переводит, попутно щелкая затвором пленочного ЛОМОграфа в особо патетических местах.
А война убегает. Не от победителей, а от нас. То стрельба не слишком плотная, то командование решает отложить наступление. Нас кормят обещаниями и поят чаем.
— Букра, сахафийюн! Букра… (Завтра, журналисты! Все завтра).
От «букра» и предложений испить кофейку в стопятидесятый раз за день начинаешь тихо сатанеть.
Вроде договорился со всеми, вплоть до политотдела дивизии. Разрешили, показали дорогу, пожали руку на прощание. Приехал на место, а там твои планы в течение получаса откорректировали. И оказывается, что приехал ты не на этап наступления, а в разгар укрепления позиций. В атаку на броне пойти тебе не судьба. А судьба тебе — фотографироваться возле «Шилки».
— Сегодня войны нет. Хотите кофе? Завтра будет война.
Войны, как правило, не случается ни завтра, ни послезавтра. Испарилась, исчезла, денонсировалась. А вот сегодня случилась. Настоящая такая, без шуток.
Война — это когда ты неспешной походкой вместе с солдатиками приближаешься к огневому рубежу на окраине деревни. Деревня называется Кфир Нан. Слыхали? Это западная оконечность котла, созданного Сирийской армией для джихадистской шушеры почти год назад, и примерно столько же живущего своей, ни на что не похожей жизнью.
Мы объездили его границы во всех направлениях. Даже постояли перед демаркационной линией, отделяющий город Хомс от собственного района Альвар. Район контролируют группировки Свободной Сирийской армии, ведущие тяжелые переговоры с военными и администрацией об условиях перемирия и сдачи позиций. Пока получается не очень.
Перебежка — падение
Так вот. Деревня Кфир Нан. Подойдя к линии фронта, получаешь команду: «Бегом!». И следующие триста метров несешься бешеным оленем вдоль железнодорожной насыпи. От одной кучи валунов и булыжников до другой — тридцатью метрами дальше. Цель — окопы регулярной армии, по-братски поделенные с силами народной самообороны.
От этой длиннющей и неглубокой траншеи до такой же вражеской — 200—250 метров. Слева — насыпь, справа — поле, впереди траншея. Сзади, будто подгоняя тебя, по противнику долбит притаившаяся среди домов «Шилка». В ответ ей, уже по нам — работает исламистский снайпер.
Поле плоское, солнышко в зените. Нас видно отлично. Ни огонь «Шилки», ни дружная трескотня армейских автоматов и пулеметов не могут отвлечь охотника от цели. Мы бежим: три журналиста и три бойца. Мы с камерами и рюкзаками, бойцы — с оружием и продуктами для товарищей на передке. Перебежка — падение. Колючая гадость в начальной стадии вегетации впивается в задницу и ладони.
— И-и-и-и, — над головой свистит первая пуля.
Рывок. Вторая и третья пули пролетают справа и слева от группы. В ответ — треск автоматов. Парни на передней линии решили, что живой репортер гораздо полезнее мертвого или раненого.
Отдышались, встали, побежали. Новое падение. Бегущий впереди меня боец валится между двумя кучками булыжников.
— Ф-и-и-у… чпок! — пуля впивается в красноватую глину насыпи.
Глухая, будто игрушечная трескотня выстрелов с другой стороны. И чуть погромче — с той, куда мы так стремимся. Зачем? Почему?
— Фи-и-иу!
И так (ну или примерно так) — семь раз.
Это война. А все, что мы читаем и думаем, — не больше чем «фи-и-и-у» и «чпок». Для сирийца, курда, араба, еврея…
