Россия перед выбором: модернизационный прорыв или охранительство?
Тем, кто занимается не только политическими исследованиями, но и практической геополитикой, не нужно задавать вопроса по поводу того, почему задача обеспечения «прорыва» встала перед Владимиром Путиным в полный рост только с момента начала его четвертого президентского срока. Дело в том, что до середины 2018 года, а точнее — до личной встречи президентов России и США в Хельсинки, соответствующих условий для реализации прорывных технологий в сфере не только внешней, но и внутренней политики по большому счету не существовало.
Только на встрече с Дональдом Трампом 16 июля 2018 года президенту России удалось достичь определенных договоренностей о начале согласования действий российских и американских властей на самых проблемных для двусторонних отношений направлениях внешней политики и, прежде всего, в Сирии и на Украине — в ответ на некоторые уступки РФ Госдепу в экономической (энергетической) сфере. До этого момента российское руководство не только испытывало колоссальное и системное давление со стороны некоторых ведущих западных государств и международных структур (НАТО, Евросоюза, ВТО, МВФ, ПАСЕ, ОБСЕ и других), но и пребывало в состоянии чрезвычайной геополитической зависимости и неопределенности, что ограничивало его в своих действиях. Любые решения Кремля, связанные со стремлением к развороту страны в сторону снятия тех или иных (прежде всего, финансовых) зависимостей от западных структур, сопровождались серьезными рисками. Здесь достаточно вспомнить, что легитимная защита Россией Крыма после прозападного и пронацистского переворота в Киеве и возникновения угрозы Черноморскому флоту РФ и русскому населению полуострова вызвала волну репрессий со стороны Запада, выражающуюся не только в объявлении России экономических санкций, но и в наступлении на неё по всем фронтам: экономическому, политическому, информационному и даже военному. Очевидно и то, что гибридная война против России была бы развязана Западом в начале нулевых годов текущего века в любом случае, и повод для этого все равно был бы найден или спровоцирован: в 2008 году западные стратеги спровоцировали нападение грузинских военных на Южную Осетию и российских миротворцев, но это была «проба пера». С 2014 года провокации против РФ и откровенные военные операции против РФ и русских (например, на Украине, в Сирии, Армении, в странах Балтии и проч.) были поставлены на поток.
Сегодня эта неопределенность на порядок ниже — несмотря на новую волну русофобии в США в ответ на встречу Путина и Трампа в Хельсинки. В настоящее время не только Россия, но и ряд других мировых игроков, включая страны БРИКС и администрацию Дональда Трампа, так или иначе проводят линию на формирование новой, по сути, альтерглобалистской модели «мирового порядка» — при том, что американские глобалисты (Фининтерн) утрачивают свои исключительные позиции в мире, национал-глобалисты Трампа в условном союзе с Россией и Китаем только-только разворачивают свою деятельность, а пораженные глобалистскими и антиглобалистскими вирусами европейские элиты, лишаясь безусловного военно-политического прикрытия со стороны Госдепа, вынуждены пересматривать свою позицию по отношению к Российской Федерации.
Начало становления многополярного мира взамен планетарной монопирамиды во главе с «исключительным» государством, находящимся на самом деле под пятой Федеральной резервной системы США, — это принципиально новый и набирающий силу геополитический тренд.
Второе важное условие реальной модернизации страны
Ранее мы говорили о том, что в условиях, когда какое-либо общество нуждается в политической и экономической модернизации (а постсоветская Россия, вне всякого сомнения, в ней нуждается), [2] наличие реального субъекта перемен и концентрация в его руках не только формальных полномочий, но также подлинной власти и воли становятся важнейшими условиями успеха модернизационных проектов и программ… [3] Мы говорили также, что с учетом названного обстоятельства поствыборную концентрацию власти в руках Владимира Путина можно только приветствовать, и что модернизации в России, увы, до сих пор не произошло, в том числе и по той причине, что Владимир Путин, возможно, не получил соответствующих полномочий от правящих в РФ олигархических структур.
Автор этих строк с сожалением констатировал, что сверхполномочия нового российского правящего сословия были использованы им не для развития страны во всей её цивилизационной целостности, но для консервации «демократических» завоеваний, в первую очередь, — итогов приватизации крупнейших национальных активов РФ. [4] Несколько конкретных «групп интересов» приватизировали власть и восстановили в России советскую административную систему управления страной под себя в новом формате — так называемого «частно-государственного партнерства» (выражаясь не канцелярским, но политическим языком — в формате сращивания бизнеса и власти) и в ситуации ускоренного формирования в России сословно-кастового общества.
Добавлю к этому тезису утверждение, что еще одним и вторым по алгоритмике — аксиоматическим — условием потенциального прорыва России в своем развитии является наличие у субъекта модернизации (у главы государства) соответствующей долгосрочной стратегии, базирующейся на объединяющей нацию созидательной идеологии. [5]
Разумеется, любая эффективная национальная идеология имеет сложную структуру, так что политическим аналитикам следует отличать официальную идеологию (для народного большинства) от геополитической доктрины сословной элиты, рассчитанной на внешнюю аудиторию, а также от идеологии, отражающей истинные потребности и интересы правящей группы и являющейся, как правило, так называемым «скрытым знанием». [6]
Утверждение о якобы отсутствии сегодня в РФ национальной идеологии — еще один штамп современного российского политикума. В действительности в России сегодня нет всего лишь официально принятой (формальной) общенациональной идеи, понятной большинству граждан России. Реальная же идеология, отражающая подлинные интересы правящего класса, не только существует (в неявном виде), но и постоянно корректируется.
Известно, к примеру, что в позднесоветский период (полагаю, что не при Михаиле Горбачеве и даже не при Юрии Андропове, а уже при Леониде Брежневе и, частично, при Никите Хрущеве) в советских элитах сформировался четкий и системный корпоративно-номенклатурный запрос на трансформацию «коммунистической» идеологии правящей номенклатуры в «прагматическую», то есть на дрейф государства в сторону утилитарности, космополитичности и «демократичности» своих базовых мировоззренческих оснований. Этот запрос был прикрыт первоначально такими партийными лозунгами-установками, как «разрядка международной напряженности», «разоружение» и «конвергенция двух систем», а затем — «перестройка», «строительство социализма с человеческим лицом», «ускорение» и «гласность».
Задача эта (смены базовых идеологем на государственном уровне), в конечном счете, была в нашей стране решена, хотя и не в том варианте, как это предполагалось и подавалось в партийных структурах, поскольку основным субъектом процесса трансформации советской системы уже в конце 80-х годов — вместо Компартии и идеологического отдела ЦК КПСС — стали ведущие советские административно-олигархические кланы и целый ряд зарубежных компаний, think tanks и ТНК. [7] Они же оказались в итоге основными бенефициарами названных перемен.
Перехват функции главного оператора российской антисоветской трансформации прозападными политиками и структурами (кульминационным актом этого перехвата стали события августа 1991 года в Москве; финальным актом — упразднение СССР и, следовательно, союзных структур) привела к замене, уже в «новой России», «перестроечной» компартийной квазиидеологии «управляемых перемен» откровенно антикоммунистической, а местами и русофобской политической доктриной новой компрадорской элиты, прикрываемой лозунгами-требованиями «демократических реформ». Соответственно, упразднение СССР в декабре 1991 года, а также «шоковая терапия» и ваучерная приватизация Гайдара-Чубайса (1992—1994 гг.) имели мало общего с собственно демократизацией российского общества, докатившегося до развязывания войны в Чечне в конце 1994 года, олигархической «семибанкирщины» в 1995—1998 гг. и дефолта российской экономики в 1998 году.
К концу 1998 года задачи осуществления в СССР-РФ антисоветского, пролиберального и прозападного государственного переворота были в основном решены, после чего в правящем классе РФ оформился запрос на новое идеологическое прикрытие — на обоснование сохранения в руках новой элиты приобретенных (часто не законно или не совсем законно) активов, включая государственную власть. Этим было продиктован и выборе преемника Бориса Ельцина, как представителя одной из силовых структур, призванных сыграть охранительную функцию в период перехода страны от «либеральных реформ» к политике стабилизации политической ситуации в государстве и закрепления в нем новой, сословной социальной структуры.
Запрос российской элиты на сохранение своих «завоеваний» стал основанием для заказа ею разработки полуофициальной (не обязательно закрепленной-де-юре, но как бы общепризнанной-де-факто) идеологии консервативно-охранительного типа.
Первой версией такой идеологии стали конструкция так называемой «суверенной демократии» и тезис о необходимости достижения российским обществом некоего «либерально-консервативного консенсуса» в элитах. Разумеется, такая откровенно олигархическая версия охранительной идеологии не была поддержана в обществе, поскольку одновременно с вбросом в российские СМИ названных выше идеологем власть приступила к административно-силовой реализации политики «монетизации льгот» (сворачивания объема мер государственной поддержки населения), выталкивая тем самым из числа участников ключевых политических согласований народное большинство. Отсюда и постепенный рост протестных настроений в России после 2005-го года, вылившийся в 2011—2012 гг. в массовые антиправительственные акции в самых разных городах России, которые естественным образом оседлали (в интересах олигархической системы) прозападные политики-популисты и так называемый столичный «креативный класс».
Власти ответили на митинги в Москве, «Марш миллионов», «Оккупай Абай» и другие акции протеста выборочными посадками «стрелочников» по 212 и 318 статьям Уголовного кодекса РФ — при том, что ни один известный либерал (суть сторонник монетизации) не пострадал.
После того как низовой протест (левых и патриотов) в России был подавлен, во власти помимо традиционной для сторонников «либерально-консервативного консенсуса» ориентации на ужесточение политики по отношению к несогласным оформился также альтернативный тренд — на более внимательное отношение чиновников к нуждам населения. Думаю, не надо объяснять, что до сих пор первый подход превалирует в деятельности правительства РФ и партии «Единой Россия», а второй — в решениях президента Российской Федерации и ОНФ.
Владимир Путин как субъект модернизации России и его враги
Сегодня можно с уверенностью утверждать, что чиновники и кремлевские горе-идеологи периода нулевых годов 21 века подставили новый правящий класс, подсунув ему курс на конфронтацию с населением страны. Этот класс объективно нуждался не столько в либерально-консервативном консенсусе, сколько в установлении доверительных (в идеале солидарных) коммуникаций с народным большинством, и не столько в репрессиях по отношению к протестным силам, сколько в формировании как бы консервативной версии обоснования неизбежности, важности и позитивности идеи «капитализма с человеческим лицом».
Нужно было не просто научить молодежь любить Кремль и Газпром: важно было привить всем поколениям страны чувство уважения или хотя бы лояльности к сформировавшейся в России политической системе как таковой. Вот почему Владимир Путин не принял навязываемые ему примитивные «либерально-консервативные» (читай — проолигархические) схемы в духе не-путинского, а местами и антипутинского «Плана Путина». И вот почему после десятилетия бесплодных попыток «застолбить» в России узкокорпоративную монетаристскую идеологическую модель «периферийного» типа, в стране началось оформление и укрепление принципиально иного тренда: переориентации правящего класса с идеологем «либеральных реформ» и «открытого общества» на идеологемы «патриотизма» и «суверенного развития». [8]
Отмечу, что основная заслуга началу такой переориентации принадлежит президенту России Владимиру Путину.
Еще в начале нулевых гг. глава РФ четко уловил взаимосвязь и динамику двух глобальных политических трендов начала 21 века: во-первых, нарастающего давления на Россию западных стран и ТНК (отсюда — известное программное выступление главы РФ в Мюнхене на Международной конференции по безопасности в 2007 году), а во-вторых, формирования новой ситуации в самом российском обществе: роста в стране социальной напряженности, нарастания патриотических настроений и ожидания, в связи с этим, предложения от власти народу России новой общенациональной повестки дня.
В сентябре 2013 года, в интервью российскому «Первому каналу» и агентству «Ассошиэйтед Пресс» Владимир Путин идентифицировал себя как «прагматика с консервативным уклоном», тем самым сформировав заказ правящего класса на формирование в обществе — в качестве официальной идеологии — консервативного варианта патриотической идеи.
Запрос правящей элиты на идеологию «консерватизма» абсолютно логичен и органичен. [9] Однако же запрос этот касается не только мировоззренческих аспектов, но также и модели государственного устройства. Очевидно ведь, что если для идеологии «либеральных реформ» характерна модель «демократической республики» с её «балансом властей», как бы свободой прессы и собраний, политическим плюрализмом, парламентаризмом и олигархическим беспределом, то для консервативно-охранительной модели свойственны принципиально иные приоритеты и, в первую очередь, доминирование государственных (бюрократических) интересов над интересами общества и бизнеса со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В принципе, консерватизмы бывают самыми разными. В случае с Россией консерватизм может быть постсоветским, имперским, прозападным неоконсервативным, традиционалистским, модернизационно-технократическим и проч. К сожалению, из всех разновидностей консервативного пути российский правящий класс, похоже, склонен остановиться пусть и не на самом худшем, но очевидно на не идеальном и весьма архаичном варианте — введении в РФ института конституционной монархии.
Сегодня ряд «групп влияния» в российской власти, судя по всему, решили выйти за пределы традиционных политических дискурсов, связанных с противостоянием «левых» и «правых» или же «белых» и «красных». (Иногда проще кардинально сменить политическую парадигму, чем распутывать тугой узел сложившихся в обществе противоречий). Ведущие российские «группы влияния» решили взять на вооружение хорошо известную имперскую «патриотическую» триаду — «самодержавие-православие-народность» и преобразовать её, если называть вещи своими именами, в «монархию-квазиправославие-псевдонародность».
Понятно, что приставки «квази» и «псевдо» появились здесь в силу описанной мной выше сложной структуры используемой правящим классом идеологической доктрины, когда за привлекательной для масс риторикой, как правило, скрывается корпоративный и меркантильный интерес элит. В этом смысле монархия — весьма привлекательная для элит сущность, в то время как ориентация на православие в данном случае призвана скрыть курс власти на формирование в России сословного общества и соответствующих институций смирения неэлитного большинства, ну, а как бы «народный» характер нового государственного устройства призван смягчить предлагаемый государственный абсолютизм декорацией наличия в обществе «демократических» институтов как «органов народовластия».
Почему конституционная монархия кажется некоторым представителям правящего в России класса наиболее подходящим способом устройства государственной власти?
Во-первых, эта модель государственного устройства решает проблему преемственности власти в РФ путем учреждения новой правящей династии узким кругом лиц, минимизируя шансы прихода к власти после Владимира Путина представителя какой-то альтернативной корпорации или же народного большинства.
Во-вторых, монархия призвана и реально может легитимировать сложившееся в России новое сословно-кастовое общество, что является вожделенной мечтой нынешних элит.
В-третьих, «монархическая Россия» надеется войти в семью королевских семей Европы в какой-то конкретной позиции (ну, например, в качестве «младших родственников» Виндзоров) — и это рассматривается многими российскими монархистами как удобный, эффективный и вполне естественный способ встраивания России в «мировое сообщество», то бишь в Западный мир.
Правящие в России элиты наверняка имеют в своем распоряжении и другие аргументы в пользу учреждения в России новой (не романовской) царской династии. Однако есть в названном плане одна большая заковыка, которая может обрушить планы российских монархистов: российские национально-ориентированные элиты (опирающиеся на силовиков) хотят избрать на царство в РФ управляемого ИМИ монарха, в то время как известные зарубежные «группы влияния» (опирающиеся на российских компрадоров и прорвавшихся во власть власовцев) нацелены на воцарение в России своего представителя. И компромисс между этими двумя группами вряд ли возможен, а если и возможен, то ценой серьезных уступок российского правящего класса западным «партнерам».
Помимо прочего промонархическая трансформация государственного устройства России наверняка вступит (и уже вступает) в неизбежное противоречие с задачами динамичного и суверенного развития страны. Стремление российских элит к консервации в РФ нынешнего состояния при архаизации политической системы государства если не убивает на корню национальный потенциал развития, то существенно минимизирует его, а также соответствующим образом деформирует всю кадровую политику государства. [10]
Курс на внедрение в России монархической модели управления государством и корпоративизацию системы принятия решений уже сегодня блокирует усилия президента России по организации прорыва в экономике и других сферах общества.
Наконец, еще одна проблема, которая возникает в случае усиления в России монархического тренда, — это неизбежность полного исключения из российского политикума постсоветского сегмента, что при нынешней ориентации на советские ценности миллионов россиян (до 60% населения, если верить социологическим опросам) невозможно без серьезных потрясений.
Ключевое противоречие между двумя группами российских элит
Расстояние между главой государства, объективно призванным обеспечить «прорыв» России (её экономическую, политическую и т. п. модернизацию), что невозможно при опоре на народ, и правящими в РФ олигархическими группами, заинтересованными в решении утилитарных и узкокорпоративных задач, нарастает день ото дня.
Президентские выборы, состоявшиеся в марте 2018 года, были заявлены, как предмодернизационные: Владимир Путин обещал избирателям «прорыв», как минимум, в экономической сфере. [11] Чего, к сожалению, пока не происходит. Происходит, судя по последним инициативам правительства, например, по содержанию предложенной им «пенсионной реформы» и характеру некоторых дополнительных мер по сбору налогов, обратное: рост объема деструктивных решений на всех уровнях государственного и муниципального управления, что, как я полагаю, связано с почти полной идеологической, мировоззренческой и ценностной дезориентацией правящего класса. [12]
Далеко не все представители российской элиты выстроены под грядущий монархизм; образ будущей России внутри правящего класса весьма причудлив и противоречив. Однако те олигархические группы, что сориентированы на уступки Западу в обмен на исключение их представителей из санкционных списков (а они, по-видимому, доминируют во многих федеральных органах власти), уже через месяц после инаугурации президента начали наступление на главу государства. В частности, так называемая «пенсионная реформа» правительства РФ, запущенная 14 июня 2018 года, по факту стала одной из ключевых атак на президентский замысел обеспечения «прорыва» и его курс на «суверенизацию» России.
С моей точки зрения, существующее сегодня во власти основное «диалектическое» противоречие между двумя ключевыми макрогруппами — сторонниками «прорыва» России и сторонниками жесткого охранительства — рано или поздно будет разрешено… путем ухода с политической сцены одной из сторон противоречия. Либо глава государства сформирует новое правительство, способное если и не приступить к реализации стратегии прорыва, то, по меньшей мере, продолжить движение страны в направлении достижения ею национального суверенитета, каким бы (опять таки монархическим, премьерским и т. п.) не было его оформление, либо его место займет такой представитель правящего класса, который окончательно свернет любые пронациональные тренды и встроит Россию в качестве периферии в Западный или иной, более конкурентоспособный, чем РФ мир в качестве «новой империи» (возможно в границах 16–17 века) или же «демократической республики» (возможно в еще более узких границах),
Вариант затягивания балансирования между двумя группами российских элит как между двумя сторонами названного противоречия, чреват накоплением в стране разрушительных процессов, следствием чего может стать обрушение государства по аналогии с тем, как это произошло в начале прошлого века с Российской империей, а в конце прошлого века с СССР. Так что различные заявления со стороны русофобов о том, что «РФ вот-вот распадется», объясняется не только мечтами и грезами наших противников, но и, не исключено, ощущением того, что в современной России имеются реальные предпосылки для этого развала.
Необходимость принципиальной смены правящей элиты диктуется Владимиру Путину и целым рядом внешних обстоятельств. В первую очередь, тем объективным обстоятельством, что олицетворяемый Дональдом Трампом национал-глобалистский тренд в развитии мировых экономической, политической и иных систем требует перехода мира на так называемую цивилизационную модель его устройства. Границы трансрегиональных цивилизаций (российской цивилизации в том числе — как одного из 5–6 полюсов нового многополярного мира) должны будут совпасть с границами ведущих экономических союзов и валютных зон. В этом случае исключительная роль ФРС и американских демократов (Фининтерна), а также их партнеров в Российской Федерации , должны быть существенно ограничены.
Формирование (в основном) контуров нового многополярного мира должно завершиться предположительно в 2024—2025 гг. — к окончанию сроков правления Владимира Путина в России, а Дональда Трампа — в США.
К этому времени в нашей стране должны быть решены все задачи, связанные с созданием в РФ объективных и субъективных условий для реализации в ней стратегии модернизационного развития. Навязываемая же России альтернатива — консервация в ней политического и экономического состояния (да еще и в монархическом формате) — станет серьезной предпосылкой к формированию в стране центробежных сил как факторов её дальнейшей «деимпериализации» и дезинтеграции посредством выхода из состава РФ тех или иных республик.
О том, как избежать деградации и распада страны и перейти от банального удержания «демократических» завоеваний к реальному прорыву России, мы поговорим в следующей статье.
----------------
См. Часть первую этого текста — статью «Запрос российской элиты на консерватизм блокировал развитие страны». // Информационно-коммуникационный порта Института ЕАЭС. — Эл. доступ: http://i-eeu.ru/category/news/zapros-rossijskix-elit-na-konservatizm-blokiroval-razvitie-strany/
О необходимости осуществления в РФ экономической модернизации заявил президент России Владимир Путин в одном из своих поствыборных выступлений. Так, в ходе Санкт-Петербургского Экономического форума 25 мая 2018 года он отметил, что для осуществления прорыва «нам предстоит продолжить модернизацию экономики и создание современных рабочих мест, обеспечить рост доходов граждан, сделать отечественное здравоохранение и образование одними из лучших в мире». (См. О чем рассказал Владимир Путин на пленарном заседании ПМЭФ. // Российская газета, 25.05.2018. — Эл. доступ: https://rg.ru/2018/05/25/o-chem-rasskazal-vladimir-putin-na-plenarnom-zasedanii-pmef.html
Об условиях модернизации и её объективных законах см.: Лепехин В. А. Законы модернизации. — М., Новости, 2010, 248 С.
Нет никаких сомнений, что так называемая «приватизация» в России по существу была грабительской, поскольку были приватизированы наиболее прибыльные отрасли и предприятия страны, в то время как убыточные предприятия и их долги достались государству, то есть населению страны. При этом цена приватизируемых активов в большинство случаев была заниженной, собственниками стали в основном иностранные граждане, а государство не только не стремилось сохранить неприватизированное имущество, но во многих случаях попросту сбрасывало их со своего баланса. Не случайно поэтому в РФ прекратили свое существование тысячи предприятий и даже некоторые отрасли, а ВВП с 1990 года по 1999 год сократился с 517 млрд. долларов США до 196 млрд.
Лепехин В. А. Обретение идеологии. Методология поиска. // Серия «Философия развития». — М: ООО «Буки-Веди», 2015, 204 С.
См. Лепехин В. А. Идеология как тайное знание. — РИА-новости, 26.03.2015. — Эл. доступ: https://ria.ru/zinoviev_club/20150326/1054601322.html
Процесс формирования этих кланов, который начался в СССР в 60-е годы прошлого века, подробно описан автором еще в 1994—1999 гг. См. Лепехин В. А. Лоббизм. — М., «Рос. юрид. изд. дом, 1995. 113 с.
См. также:
Лепехин В. А. Общественно-политические процессы в среде предпринимателей. — М.: 1994. С. 38;
Лепехин В. А. Группы интересов как основной субъект современной российской политической системы. / / Формирование партийно-политической системы в России. Московский центр Карнеги. Москва. 1998.
Лепехин В. А. От административно-политической диктатуры к финансовой олигархии. // Общественные науки и современность, № 1, 1999, С 66–82.
Впервые о том, что именно патриотизм должен стать объединяющей идеологией России, Владимир Путин заявил еще в июле 2003 года на совещании по проблемам развития малых городов в Старой Ладоге. (см. РИА-новости, 17.07.2003. — Эл. доступ: https://ria.ru/politics/20030717/408317.html) И впоследствии президент России неоднократно говорил о необходимости продвижения в РФ идеологии патриотизма в самых разных аудиториях. Но в чиновных кабинетах его не слышали и продолжали выдумывать различные «реформистские» концепты и интересах олигархических структур.
Лепехин В. А. Запрос российских элит на консерватизм блокировал развитие страны. // Руснекст, 28.07.2018. — Эл. доступ: http://rusnext.ru/recent_opinions/1532804892
Бельский, В.Ю., Лепехин В. А. Цивилизационное развитие России и новая стратегия государственной кадровой политики / В. Ю. Бельский, В. А. Лепехин // Вестник Московского университета МВД России. — 2012. — № 11. — С. 12–15;
См. О чем рассказал Владимир Путин на пленарном заседании ПМЭФ. // Российская газета, 25.05.2018. — Эл. доступ: https://rg.ru/2018/05/25/o-chem-rasskazal-vladimir-putin-na-plenarnom-zasedanii-pmef.html
О том, что такое «идеологическая дезориентация» российского правящего класса, а также о том, почему и как она происходит, мы поговорим в следующей, третьей части нашей работы.
